– Где он сейчас? – выдавило перехваченное горло.
– Только что ушел к остановке на углу.
– Как выглядит? Неважно, Челеста покажет. Мы уходим. Полицию вызывал?
– Нет. Ты же говорил – у нее проблемы.
– Лаврик на это же надеялся?
Рыжий отвернулся.
Еще поговорим. Когда буду в состоянии.
Я обхватил девушку и бережно повел ее к выходу. Взгляд боялся останавливаться на ней, чтоб не сорваться на невозможное – мужские слезы. Еще не хватало. Держаться было все труднее. Необходимо выпустить чувства наружу. Сделать это проще простого: мужчина обязан защищать женщину, а если не получилось, то отомстить. Око за око, один из главных постулатов Завета. Пусть Новый не совсем с этим согласен, но прежний вроде как тоже в силе. Все, кончаю мешать божий дар с яичницей, пора от слов переходить к поступкам.
– Этот? – Из корабля я показал всхлипывавшей девушке наружу. – Хи?*
*(Он?)
Челеста инстинктивно отшатнулась. Ясно.
Высокий крепыш в кепке одиноко маячил под навесом автобусной остановки. Мясистый нос, накачанная шея, пустой взгляд. Не люблю таких. И не говорите мне, что это эмоции кипят, потому что когда эмоции, то просто ненавижу!
Корабль завис над остановкой.
– Лаврик?
– Что? – Он принялся озираться. – Кто?
– Подойди к столбу.
Осторожный детина сделал два шага, но не к столбу, а наоборот.
– Кто зде…
Этого оказалось достаточно. Я высунулся, резко подхватил под мышки и втянул тяжелое тело внутрь. Одновременно корабль получил приказ обездвижить постороннего.
Счастье, что корабль признал опасность и команду исполнил. А если бы нет?! Как же все крепки задним умом. В следующий раз буду думать…
К черту. Не будет больше следующего раза. Думать надо до проблем, а не после, это единственный путь, чтоб их не было.
Мои нервы корабль не волновали, но в голове Лаврика явно происходило что-то, что напрашивалось на подобную реакцию техники, и для меня все закончилось хорошо. Я ткнул новоприбывшего мордой в пол, чтоб ничего не увидел. Рукоять управления проложила курс на заброшенную стройку.
Банально, но миг полета показался вечностью. Бетонный пол одного из этажей недостроенной многоэтажки вздрогнул от упавшего тела, которое тут же начало брыкаться. Я спрыгнул рядом.
Челеста осталась внутри. Нечего ей смотреть на такое.
Мыслей, если это можно назвать мыслями, возникло и упорно дралось за первенство всего две: подвесить за причиндалы к стреле башенного крана, чтоб, когда оторвутся, гаденыш отправился в ад с наибольшей скоростью, или просто отрезать их на фиг. Такому человеку (странно применять к моральному уроду это слово, но пока оставлю, чтоб не забывать, что я тоже человек) от них одни неприятности, лучше сразу избавить. Всем станет лучше. Если это существо в образе человека выживет.
Именно. Определение найдено. «Существо в образе человека». На душе полегчало, можно переходить к делу.
– Ты чего?! – заорал Лаврик оттаявшими голосовыми связками. – Совсем, что ли?!.. Из-за этой подстилки? Да она сама…
– Не сама.
– Думаешь, раз на меня пальцем показали, так остальные просто ангелы, один Лаврик виноват?
Ненавидящий лжет, бубнил я себе библейскую правду, стараясь не слышать.
На полу валялся ржавый гвоздь с большой шляпкой. В голове что-то сверкнуло, и гвоздь машинально отправился ко мне в карман. Затем я привалил подонка к деревянным козлам, на которых некогда что-то пилили строители. Теперь его руки, закрепленные позади деревянного основания, едва могли двигать пальцами. И по ним, чтоб не двигались, тоже хотелось двинуть. А он не унимался:
– А знаешь, на кого батон крошишь, да еще из-за какой-то потаскушки?
– Заткнись, выродок. Она не потаскушка.
– Ты бы видел ее, мокрую, хлюпающую, когда показывала небо в алмазах…
– Заткнись.
Лаврик не затыкался.
– Думаешь, ты ей нужен? Ей все нужны! Это же просто оболочка с медом внутри, везде вывешен белый флаг и принимают как родного. Сначала она, конечно, ломалась для виду, играла в недотрогу…
Ему зачем-то требовалось довести меня до белого каления, вывести за пределы гнева. Это что – такая защитная реакция? Умолять о пощаде некий аналог совести не позволяет (настоящей совестью в данном организме не пахнет), поэтому надо все испортить окончательно, чтоб потом вывести к чему-то несерьезному и достойному прощения. Если так, то логика поведения правильная. Он молодец. Одна ошибочка: со мной не пройдет.
Кулак со всей мочи навестил зубы, прекратив поток мерзости. Костяшки пальцев взныли, у нас обоих что-то хрустнуло. Пальцы частично отнялись. Зато Лаврик сразу умолк.
Мне на глаза попалась доска, что валялась невдалеке. Я принес ее и вставил как распорку между ног человекоподобного существа, которое еще вчера выдавало себя за человека.
– Фтой, офтанофифь! Ффе фоффем не так!..
От удара ноги его голова откинулась назад.
Под окном валялся строительный нож, похожий на усиленный канцелярский. Сточенное о гипсокартон лезвие было насмерть зазубрено, но нож оставался ножом и при должном желании мог выполнить свою функцию – я с трудом, но все же разрезал им середину брюк страшно мычавшего Лаврика. Тот делал страшные глаза, но внятно говорить не мог, не давал рот, полный крошева из зубов и крови.
Добравшись до главного, одной рукой я потянулся за обломком кирпича, другой достал из кармана гвоздь. Край кирпича брезгливо откинул сморщенное уродство, и я, примерившись, с силой вбил гвоздь сквозь мошонку. Смесь рева-стона сотрясла стройку. Я поднялся.
В судорожно цапнувшие пальцы Лаврика упал строительный нож. С веревками и человеческими тканями хлипкий инструментик справится, а с железным гвоздем – никогда.
Внизу быстро растекалось бурое пятно.
– Захочешь жить – поймешь, что надо делать.
И я ушел.
